«Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как жёлтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда».
Эти поэтические строчки А.А. Ахматовой частенько цитируют, когда речь заходит о механизме ремесла поэта. И их же можно применить к кухне историка. Чтобы взросло его сочинение, тоже требуется немало самого разного «сора». Правда, наука – это не поэзия, лексическая вольность и широкая образность в этой сфере интеллектуальной деятельности не приветствуются. Язык науки требует точности формы и недвусмысленности содержания. И то, что поэтесса назвала «сором», историки именуют «источниками».
Но они – источники – тоже чрезвычайно многочисленны, разнообразны и вездесущи. Абсолютно всё, что окружает человека, со временем превращается в исторический источник. Каменный топор из древности, текст на папирусе из Древнего Египта, на глиняной табличке из Шумера или на бересте из Киевской Руси, песня средневекового менестреля, фотография XIX в., грампластинка XX в., письмо-треугольник периода Великой Отечественной, политическая листовка времени Перестройки, документооборот нынешней ООО-шки и ещё многое и многое – всё это исторические источники. Нынешние и будущие. И именно из них «растут» исторические сочинения (иногда – увы – «не ведая стыда»).
Своё определённое место в этом ряду занимают письменные свидетельства участников и очевидцев каких-то исторических событий – мемуары, дневники, путевые записки и т. п. Эти события могут быть глобальными – наподобие сожжения Москвы Наполеоном или расстрела семьи последнего российского императора. А могут быть и обыденными: путешественник фиксирует окружающую его повседневную действительность по принципу, шутливо сформированному В.С. Высоцким:
«Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу —
И то, что слышу, и то, что вижу,
Пишу в блокнотик впечатлениям вдогонку:
Когда состарюсь – издам книжонку».
Такие записки в прошлом называли «бытописательскими», и это определение очень точно указывает на их место в копилке источников науки этнографии, само название которой тоже содержит слово «описание».
Те, кто занимается этнографией и историей Югры, хорошо знают изданные записки путешественников XIX-го столетия А. Алквиста, Ф. Белявского, Н. Варпаховского, И. Воропая, А. Каннисто, К. Карьялайнена, И. Полякова, О. Финша с А. Бремом и др. Эти книги уже давно стали хрестоматийными, и сегодня трудно найти серьёзное историческое исследование по югорской истории без цитат из сочинений только что приведённых авторов. Но не все сибирские «бытописатели» прошлого вошли в круг источников современных историков. Кое-что до сих пор похоронено в подшивках старых газет и журналов. Кое-кто из иностранцев до сих пор не переведён на русский язык. В этой связи необходимо упомянуть два недавних эпизода. Положительный: огромный труд итальянца С. Соммье на средства гранта ХМАО – Югры был впервые переведён и опубликован в 2012 г. – через 127 лет после выхода в Италии! И отрицательный: в связи с 300-летием первой академической экспедиции по Сибири, возглавляемой Д.Г. Мессершмидтом, очень многие субъекты РФ опубликовали неизвестные до сих пор в России дневниковые записи учёного, касающиеся своих территорий. А вот югорский отрезок его маршрута, в описании которого содержится масса неизвестных российским историкам сведений о нашем округе, так и остался неосвещённым (хотя рукопись перевода уже имеется).
Последним вложением в копилку источников по истории Северной Сибири стал первый перевод на русский язык книги Сигерта Патурссона «От Фарер до Сибири», изданный в 2022 г. До того она публиковалась только в Копенгагене: в 1901 г. – на датском языке, в 1994 г. – на фарерском.
Автор – уроженец принадлежавших тогда Дании Фарерских островов – описал своё путешествие по Сибири в 1889–1895 гг. Как и было принято в сочинениях такого рода, он стремился к энциклопедической подаче материала, поэтому в его книге хоть и понемногу, но есть обо всём – о географии, геологии, климате, флоре, фауне, культуре, экономике… И, конечно же, очень много об этнографии – редко какой путешественник той поры мог обойти эту тему. Патурссон представляет нравы и обычаи коренных народов (ненцев, хантов, манси, эвенков и др.) и русских старожилов, подробно рассказывает о своём участии в обрядах жертвоприношения и шаманском камлании.
С. Патурссон с глобусом и фарерским флагом
Ниже приведены выдержки из указанной книги, касающиеся пребывания С. Патурссона на территории, которая ныне входит в ХМАО и ЯНАО. В чём-то они перекликаются с уже известной информацией, но в некоторых местах (бытовые зарисовки, характеристика старожильческих нравов, сцены кровавого жертвоприношения и крещения лесного ненца в Тундрино) совершенно оригинальны и для читателя будут внове. Особую ценность представляет подробное и откровенное описание рождественских праздников в Сургуте. Оставим на совести автора некоторые сюжетные преувеличения – например, вот это: «У входа в праздничный зал была установлена арка, обвитая цветами, и, когда я через неё проходил в сопровождении городских вельмож, из уст сотен человек слышалось: «Многая лета представителю Дании в Сургуте, северному путешественнику, фарерцу С.П.!». Триумфальную арку с привлечением «городских вельмож» и участием «сотен человек» Сургут видел только однажды – 8 июля 1891 г. (по старому стилю), когда приветствовал цесаревича Николая, будущего и последнего императора России. Простим автору эту саморекламу, ему в то время было только двадцать с хвостиком, а в этом возрасте о славе не мечтают только равнодушные и ленивые.
Так что, дорогие читатели, знакомьтесь с новыми данными о нашем крае. Они далеко не последние. Готовится следующая публикация ещё одного забытого югорского путешественника.
Я.А. Яковлев
Печ. по: Патурссон С. От Фарер до Сибири. – Изд. 2-е. – М.: Паулсен, 2022. – 304 с.
«В Самарове живут 500 человек. Это охотники, чьё главное занятие весной – добыча гусей. Для охоты используются манки, каждый из которых помогает поймать от 5 до 10 птиц. Мы причалили к берегу у деревни. Кок сошёл на сушу для пополнения провианта, принеся по пути обратно свежее молоко, несколько тушек гусей по 30 копеек за штуку, а также откормленного телёнка, стоившего 80 копеек… На широте Самарова заканчивается зона культивирования зерновых культур, поэтому здесь выращивают капусту и другие овощи, свеклу, картофель, а также траву. Почва вокруг города очень глинистая и песчаная. После шестичасовой остановки мы поплыли дальше. Это было 13 июня 1890 года. Погода была прохладной, дул северо-западный ветер, а во второй половине дня выпал мокрый снег. В нескольких верстах от Самарова нас догнала лодка-плоскодонка, в которой гребли двое мужчин, а третий на корме управлял ходом при помощи весла. Лодка шла по направлению к нам и остановилась у правого борта. Из люка в передней части сводчатой настройки посреди лодки показалась голова священника, который поднялся на судно и сообщил, что следовал по пути из Тобольска в Обдорск, но очень устал от дороги, и поинтересовался, не могли бы мы взять его со спутниками на борт до Обдорска. Г-н Миккельсен тут же ответил отказом на его просьбу, так как каюта была слишком мала, чтобы вместить трёх человек. Опечаленному священнику поэтому пришлось покинуть судно. Я почувствовал к нему жалость, но в любом случае он бы добрался до места назначения быстрее, чем мы.
Во время дрейфа (паруса постоянно были приспущены) мы проследовали мимо множества остяцких юрт (деревень), состоявших из нескольких десятков избушек (низкие, неприглядные бревенчатые дома). Во многих их этих домов в окна были вставлены маленькое стекло или телячий желудок, растянутый на деревянной раме. Остяки, постоянно проживающие в районе Оби, почти все крещёные – в некоторых деревнях мы видели небольшие часовни.
15 июня мы находились на 64 градуса сев. шир., ночи уже стали становиться белыми. В течение нескольких недель мы с нетерпением ждали того момента, когда солнце будет светить целые сутки. Мы проходили мимо множества барж, пришвартовавшихся у пологих песчаных берегов, где занимаются рыбным промыслом, бросая невод. Первая рыбная баржа находилась неподалеку, к северу от Самарова.
Левый берег Оби по большей части низкий и часто затапливается, тогда как на правом много высоких обрывов или живописных песчаных отмелей, за которыми следуют луга, как правило, находящиеся рядом с русскими, вогульскими или остяцкими деревнями. Местные жители летом ловят рыбу, а также в разные времена года охотятся на лосей, медведей, белок, лисиц и др. Во многих деревнях, которые я посетил, на стенах домов сушились растянутые лосиные шкуры. По обе стороны реки – густые леса, практически непроходимые даже для охотников. Путешественникам, интересующимся охотой и рыбалкой, можно порекомендовать совершить поездку в северные районы Сибири, где можно поохотиться на тюленей и дельфинов, а затем осенью южнее – на медведей, лосей, куропаток, уток и т.д., имеющихся в изобилии в сибирских лесах и озёрах.
В 300 верстах к югу от Обдорска Обь разделяется на два рукава. Наконец-то подул попутный ветер, мы проплыли через естественный канал из более крупного и более широкого рукава в более узкий, называемый Малой Обью. В устье этого узкого рукава находилось остякое становье, состоявшее из трёх чумов. В ста верстах далее к северу рукава соединялись в одно устье, усеянное множеством островков самых разных размеров».
С. 38–39
«Пока мы стояли у Пура, нас ежедневно посещали аборигены… Из множества аборигенов, поднимавшихся на борт судна, мне особенно запомнились две юные девушки в красных тканых платьях – в противоположность остальным женщинам, одетым в меха. Помимо этого, у них были умытые лица, они носили беличьи воротники вокруг шеи, а платья были вышиты разноцветными стеклянными бусами и отделаны мохнатыми собачьими шкурками, которые выделялись своей белизной. У одной из них под обоими плечами было по колокольчику, которые трезвонили, как только она двигалась. Я узнал, что девушка с колокольчиками была на выданье, а её подруга была свободной».
С. 60
«В Нейве-сале… Дети рыбаков-аборигенов между чумами играли в мяч и стреляли из лука. Мальчишки оказались необычайно ловкими стрелками – они могли попасть в стрелу, летящую над ними. Один выпускает в воздух стрелу, а другой, пока она ещё находится в высоте, поражает её своей стрелой. Но эти мальчишки плохо поступали, оттачивая своё искусство на ещё толком не способных летать детёнышах маленьких птиц, которых было множество…».
С. 61
[О ненцах]. «Женщины в Северной Сибири именуются прилагательными: Чёрная, Белая и т. д., или же по местоимению «она». Дети получают своё имя, как только вырастают, причём оно отражает их характерную черту, особые предпочтения или привязанность к какой-то определённой вещи».
С. 85
«Были приготовлены сани с богом-змеем и двое лёгких саней, после чего старый слуга с лассо отправился навстречу стаду…, чтобы заарканить несколько животных. Девушки впрягали их в сани сразу же, как те попадали в их руки: двух в сани с богом и по три – в лёгкие сани. Также был отобран молодой годовалый олень, его связали и разместили в лёгких санях, на которых поехал хозяин чума и его дочери. Я со стариком отправился на других лёгких санях, которые тащили на канате лёгкие сани с идолом.
Мы ехали в спешке по ровной тундре. В миле от чума остановились неподалеку от речного склона. Мы сошли с саней, привязав оленей к их левой стороне, и положили жертву на снег. Войче взял с лёгких саней кремнёвое ружьё, лук, песцовый капкан и голову дикого оленя, трижды пронёс всё это вокруг шеи оленёнка, одновременно бормоча какие-то заклинания. После этого одна задняя нога оленёнка была отделена от трёх других ног, к ней привязали верёвку и одной из девушек приказали тянуть за неё. Одновременно с этим старик-слуга наложил на шею жертвы другую верёвку, за которую начали тянуть двое мужчин. Юрак слабенько ударил топориком жертву по затылку, после чего посмотрел на небо и громко призвал Арканума… Через десять минут жертва испустила дух, и один из мужчин тут же сделал надрез в её боку, снял шкуру, после чего все четыре язычника сели на корточки вокруг мяса, от которого шёл пар, отрезали от него ломти, макали в кровь, собравшуюся в грудной полости, и ели с нескрываемым удовольствием. После того, как они наелись сырого мяса, сердце, печень, язык и грудинка были помещены в принесённый котёл со снегом, который повесили над разожжённой кучей щепок. Когда мясо было сварено, его раздали всем присутствующим. Глава семейства протянул мне половину языка, которую я, конечно же, тут же употребил по назначению. От каждого вкусного куска варёного мяса отрезали ломоть, который клали перед богом-змеем, наряжённым в цветные рубашки и меховые платки. Бог-змей был сделан из дерева в форме ужа, установлен горизонтально рядом с ящиком ритуальных саней, где хранились охотничьи трофеи, куски тканей, кольца и другие ценности, предназначенные для богов. Перед головой бога-змея был вылит мясной суп. На верхушке установленного рядом с ритуальными санями шеста длиной в пять локтей, который используется во время езды как хлыст либо как руль…, развевались цветные тряпки. Под конец церемонии освежёванный череп жертвы был также водружён на верхушку шеста».
С. 112-113
«Рождение детей вне семейного сожительства происходит крайне редко или вообще никогда в родах, мало соприкасающихся с русскими, которым часто удаётся соблазнять жён аборигенов, после чего они оставляют своих мужей и переезжают к русским для сожительства. Отсутствие детей для аборигенов постыдно – как для мужа, так и для жены. Грудных детей кладут в люльки из бересты, отделанные пушниной. С детьми обращаются с любовью и лаской, они являются гордостью и радостью родителей. А главная добродетель детей – почтение к своим родителям».
С. 114
«Шаманизм настолько распространён в Северной Сибири, что его исповедуют даже живущие там русские, особенно в Якутской губернии – по крайней мере, в некоторой степени. Ввиду отсутствия священников и врачей, если кто-то заболевает, они посылают за шаманами аборигенов, чтобы получить их совет, испытать их колдовство или услышать гадания».
С. 123
«Весьма популярной осенней забавой является сибирский бой – борьба. Взрослые и юноши отправляются на ровное поле, встают в две группы и накидываются друг на друга. Схватки часто бывают жестокими, выливающимися в кровавые драки, где человек идёт на человека. Одна сторона иногда принимает решение отступить. Однако потом она внезапно останавливается, переходит в наступление и отгоняет противника назад. Таким образом мужчины могут перемещаться очень долгое время, пока стороны не потеряют интерес к уступкам, и драка не стане неизбежной. Я множество раз участвовал в этой бессмысленной борьбе в рядах дерущихся, часто возвращаясь домой с синяком под глазом и окровавленным лицом, но никогда не жалел о своём участии в этом представлении, которое начиналось как игра и всегда заканчивалось жестокой дракой, привлекая тем самым много зрителей, не в последнюю очередь сотни молодых девушек. Обычно в кулачном бою с каждой стороны участвуют более ста человек, а ликующие и оживлённые крики девушек, свидетельниц отваги своих избранников, не способствуют тому, чтобы бой становился менее жёстким».
С. 168-169
«Во время моего пребывания в гостеприимном Сургуте в Северной Сибири я жил дома у человека, имевшего хороший доход с продуктов, которые ему давали его коровы и лошади. Я проживал вместе с рыбаком, приехавшим с севера Сибири, а также крупным торговцем-менялой и его женой-аборигенкой. В первый же день моего приезда в город я познакомился с одним из главных купцов и священником, который пришёл навестить рыбака. Мы уселись вокруг круглого стола с белой скатертью, вкусной закуской (пирожки, икра, сырая осетрина и т. д.), хлебом и вином, нас обслуживали две юные дочери хозяина. Мы хорошо приложились к вину, особенно к сибирскому аперитиву, а когда гости должны были пойти домой, его преосвященству нужно было помочь подняться из-за стола и довести до саней.
На следующий день я вместе с торговцем, купцом и священником нанёс ответный визит. Мы сначала зашли в наших северосибирских одеждах и красивых меховых сапогах в хорошо известный среди горожан магазин, где заказали цивильную одежду и другие вещи, без которых могли обходиться на Севере, но в которых сейчас крайне нуждались, особенно после того, как я уже получил приглашения почти от половины жителей города.
Как только мы завершили наши заказы, нас привели в частную квартиру, где отмечались именины. Там было много незнакомых людей. Сначала я представился хозяйке дома, потом «земляк императрицы»[1] был представлен членам всех чиновничьих и купеческих семей, которые там находились. Домой с этого очень весёлого праздника я пришёл поздно вечером. На следующий день (когда у нас в Европе наступил Новый год[2]) была ясная безветренная погода, хотя и очень морозная (–44º R). Нас посетил единственный врач в городе, который был евреем, конечно же, говорил по-немецки. 2 января (21 декабря) я опять посетил пиршенство у купца в связи с именинами одного из его юных родственников. В Сибири, как и в Швеции, празднуют не дни рождения, а именины. В 11 ч. утра именинник принимал поздравляющих. В 2 ч. начался обед, состоявший из множества весьма вкусных рыбных блюд (мясные блюда из-за поста были исключены). Во второй половине дня мы пили чай, а чуть позже из гостиной всё убрали, несколько дам сели у фортепьяно, и вскоре полным ходом уже шёл танец. Мне объяснили, что в этот раз впервые нарушили традиционный запрет на танец в пост; единственной причиной этого нарушения был я. В 1 ч. ушли последние гости, кроме коменданта города, торговца и меня – мы ещё долго сидели с хозяевами за столом с вином и аппетитной закуской; мне представилась прекрасная возможность разучить красивые русские народные песни. Домой я пришёл глубокой ночью: в моей записной книжке лежали 18 визитных карточек и приглашений.
На следующий день была ясная солнечная и безветренная погода, чуть более тёплая, чем накануне. Нас посетили городской диакон, который не пил водки, полномочный представитель исправника и главный почтмейстер. Приглашений становилось всё больше, и я, насколько было возможно, старался ответить на все. В целом можно сказать, что я стал объектом необычного внимания и гостеприимства.
После наступило Рождество. В рождественский день все встают в 2 ч. ночи, а в 3 ч. идут в церковь на утреннее богослужение. После возвращения из церкви русские пьют чай или рюмку водки с закуской. В каждом доме в течение всего праздника стоит стол, накрытый вином, ликёрами и пирожками. В первой половине дня люди ходят по улицам города и поздравляют друг друга: «С праздником!». Некоторые выпивали по одной или несколько стопок в каждом доме, куда они заходили, а таких мест у них могло быть много – в конечном счёте, они становились такими пьяными, что толком уже не могли произнести поздравления.
Рождественские визиты я наносил в компании г-на Кузнецова, полномочного представителя исправника.
Рано утром к моему хозяину зашла группа мальчишек, которые посещали и бедные, и богатые дома, чтобы прочитать народные стихи или вирши собственного сочинения о Христе-ребёнке, которые всегда заканчивались фразой: «Здравствуйте хозяин с хозяйкою! С праздником!». Мальчиков могло быть двое, шестеро или более. Они вставали перед иконами и читали стихи, перебивая друг друга и, как правило, чтобы поскорее получить вожделенные деньги, выскочить из этого дома и побежать в другой. Эти попрошайки в первый день Рождества зарабатывают в среднем 20 крон, в отдельных случаях сумма может достигать 100 крон. Мальчики, которые нас посещали в больших количествах, в своём рвении получить деньги часто забывали благодарить за подарки. Поскольку они почти все были детьми бедноты, которые таким вот образом навещают соседские дома, в этом нет ничего предосудительного; наоборот, следует, как бы то ни было, считать этот обычай похвальным, особенно ввиду того, что деньги всегда можно употребить разумным способом.
По вечерам, после того, как я возвращался из гостей, мне являлось целое множество прекрасных масок. Тут же можно было услышать, что под изящными турецкими, испанскими, греческими и др. национальными праздничными костюмами скрывались представители городской знати и аристократии. Поскольку маски были очень радостные и не высказывали желания исчезнуть, я предложил послать за двумя музыкантами, живущими в городе, – скрипачом и гитарным виртуозом, что было воспринято с большой радостью. Вскоре после этого во всей гостиной шёл бал, и лишь спустя несколько часов приглашённые к нам гости смогли вырваться на свободу.
На второй день рождественских празднеств я пошёл на утреннюю службу со своим товарищем по квартире, торговцем Старковым. В церкви было огромное количество народа.
После обеда нам нанёс визит один высокопоставленный сановник. Мы решили сообща предпринять санную поездку на оленях по улицам города. Олени были очень быстрыми, и поездка оказалась крайне увлекательной. Я ехал вместе с молодой и необычайно красивой дамой и г-ном Кузнецовым, с которым я поочерёдно держал вожжи… Вечером нас опять посетили маски.
На третий день Рождества я отправился на почтовых лошадях в деревню Тундрена, или Майора, как её иногда тоже называют, находящуюся на берегу Оби в нескольких милях к югу от Сургута. Вокруг Майоры растёт большой хвойный лес, где водится очень много дичи. Я предпринял несколько охотничьих походов в окрестностях деревни вместе с двумя энергичными и умелыми охотниками, один из которых в начале этой зимы словил 18 рыжих песцов.
В Тундрене я был объектом гостеприимства и большого внимания со стороны крестьян. «Маленький сын Дании должен сообщить своим землякам, что даже здесь, на севере, люди знают, каким благословением добродетельная императрица (Мария Фёдоровна) стала для российского царства».
11 января (30 декабря) был самый тёплый день, который я пережил за долгое время. Термометр показывал всего лишь –7º R, а солнце добавило из своего укрытия ещё немного тепла.
Первый день русского нового года начался при ясной и безветренной погоде. Мы по обыкновению сидели наверху и ждали 12 ч., чтобы попрощаться со старым годом, поприветствовать год новый и пожелать всем «нового счастья, новой удачи».
В рождественские дни в деревне остановилось большое число остяков и юраков, трактир находился в перманентном осадном положении, нередко приходилось пополнять запасы водки, заказывая её из Сургута. Но русские, естественно, тоже её выпивали немало.
В окрестностях Сургута живут около 4000 остяков, которые составляют три прихода (коммуны) и делятся на три рода: пимские, салымские и балыкские; каждый род имеет свой собственный язык.
Если остяки живут за счёт охоты и рыболовства, то русские, проживающие в деревнях вокруг Сургута, занимаются разведением скота, а также выращиванием свеклы и картофеля.
Маленькие мохнатые лошади нарымской породы…, которые имеются у крестьян в большом количестве, достаточно нескладные и пузатые, однако в то же время выносливые и закалённые. Как и коровам…, зимой им мало чем есть поживиться. Овец тут разводят в очень небольших количествах, в основном для получения шерсти для домашних нужд. Здешние овцы напоминают породу «блекфейс», но размерами помельче. Здесь, как и в других местах Сибири, о животных заботятся очень плохо. Не в последнюю очередь из-за этого коровы дают крайне мало молока, причём оно очень жирное. Молоко хранится в маленьких чёрных глиняных кувшинах, не всегда имеющих глазурованное покрытие, а масло для хранения растапливается без засолки.
В деревню Майора заходят медведи и волки. Прошлым летом медведи загрызли 50 коров и лошадей, а волки – множество овец. Охотникам на медведей было чем заняться. Лес тут находится в непосредственной близости от деревни.
Капитан Микельсен прибыл в Майору 16 (4) января в качестве агента фирмы Уордроппера. Наша встреча была очень душевной. Для молодёжи этой большой деревни он устроил вечёрку (вечернее мероприятие с музыкой и танцами), которая прошла очень весело. Люди пели и танцевали, не жалея сил, также пили водку, причём женщины здесь ни в чём не уступали мужчинам: многие из них были очень весёлыми, шаловливыми, а некоторые – и чрезмерно опьянёнными.
Я последовал с капитаном Миккельсеном в Сургут, где должен был провести ещё несколько дней. Но мне пришлось дать обещание, что я вернусь прежде, чем поеду дальше на юг. В первый день перед отъездом я узнал, что от меня, собственно говоря, хотели: вечером в связи с моим успешным возвращением в цивилизацию из длительного путешествия на север Сибири городское купечество устроило в мою честь праздник, на который пришла вся местная знать. У входа в праздничный зал была установлена арка, обвитая цветами, и, когда я через неё проходил в сопровождении городских вельмож, из уст сотен человек слышалось: «Многая лета представителю Дании в Сургуте, северному путешественнику, фарерцу С.П.!» Я был необычайно растроган этим неожиданным проявлением сургутского благородства и гостеприимства. Отвечать в качестве представителя Дании на лестные речи, произносившиеся во время праздничного ужина, на русском языке, который я знал так плохо, было нелегко. Праздник завершился балом, который длился до утра. На следующий день я попрощался со своими знакомыми. Поскольку дорога между городом и Тундреной была наезжена, мне разрешили проехать по ней одному, дав послушных лошадей. С наступлением темноты я приехал в небольшую деревню, состоявшую из трёх маленьких избушек, в одной из которых я и переночевал. Там было только одно помещение, служившее спальней, гостиной и кухней, но этот бедный дом был очень уютным. Пол и скамьи были выскоблены ножом и песком до белизны. Избушка обогревалась маленьким четырёхугольным очагом из тонкого прокатанного железа. Перед тем, как я лёг спать на пол, хозяйка избы, одинокая вдова, предложила мне хлеб с чаем и даже яйца с несолёным маслом.
Когда я приехал в Тундрену, специально вызванный из Сургута священник должен был там крестить юрака-самоеда. Крёстным отцом был русский Алексей Никонорович, племянник Мамеева из зимовья на Тазе.
На полу прихожей частного дома, где должно было пройти крещение, находилась купель с водой, вокруг которой стояли священник, диакон, крёстный и сам абориген, облачённый в длинный кафтан из грубого серого сукна. Священник обладал очень невыразительной, ни о чём не говорящей внешностью, его красное, худое лицо свидетельствовало о слабом характере, непричёсанные растрёпанные волосы спадали на плечи. Потрёпанная, некогда чёрная ряса стала серо-коричневой от старости и изношенности. Поп зажёг две маленькие восковые свечи, дав одну крёстному, другую – юраку. Женщина через порог протянула кружку воды, которую поп вылил в купель, где он тут же помыл руки. Потом он взял бутылку с маслом для помазания аборигена. Масло в бутылке взболтали, потом вылили немного в пробку. Поп помазал лоб и щёки юрака, произнося какие-то молитвы. Затем священник через крёстного, который к тому же выступал переводчиком, попросил аборигена снять с себя кафтан и встать в купель, где непосредственно и произошло крещение, в ходе которого поп своей рукой лил воду на его голову. Когда дрожащий юрак, по которому стекала вода – он впервые в жизни помылся, – вышел из купели, поп повесил ему на шею крест. Потом он взял материю тёмного цвета, помочил её в купели и выжал над ногами, руками и лбом новокрещённого, после чего все – священник, диакон, крёстный и абориген – прошлись вокруг купели, причём первые трое пели: «Да смилостивится над тобой Господь! Да смилостивится над тобой Господь!». Потом они остановились, и поп прочёл молитву из книги, а затем протянул крёстному и новокрещённому распятие, которое те поцеловали. Затем юраку дали одеть белую рубаху, и поп, состригая с его волос четыре локона – один со лба, два с ушей и один с затылка, – дал ему христианское имя, после чего крещение было завершено. Никакого предварительного обучения основам христианства, ничего, кроме самого действа. Юрак ничего не понял в этой церемонии, однако получил в дар от крёстного немного табака и новую рубашку (которую он никогда не будет стирать и, наверное, вскоре выбросит или же начнёт использовать для украшения идолов).
Зимой в здешних северных деревнях мало чем можно заняться. Люди целый день сидят дома и бездельничают, а если что и делают, то занимаются этим лёжа, устраиваясь удобно на печи или на полатях. В случае необходимости жена может выйти в поле набрать сено или в лес за хворостом. Некоторые занимаются подлёдным ловом или охотятся на лис и других зверей.
Капитан Миккельсен, вернувшись в Тундрину, перед своим отъездом организовал ещё несколько вечёрок. Среди молодых девушек он в последний вечер выбрал себе невесту. Когда он собирался с ней поехать на юг, всю деревню пригласили на помолвку. На праздник пришли много женщин, которые сначала напились, а потом начали неразборчиво и гнусаво петь свадебные песни. Содержание было такого свойства, что у них ещё до произнесения слов от одной мысли об этом потекли горькие слёзы. Также там играла музыка. После окончания пиршенства в честь помолвки я покинул деревню и направился в Тобольск и Тюмень.
С. 135–141
[1] Мария Фёдоровна – жена царя Александра III, царствовавшего с 1881 г по 1894 г., мать Николая II, происходила из датского королевского рода (Я.Я.).
[2] По принятому в Европе григорианскому календарю, на который в 1918 г. перешла и Советская Россия. До той поры в России использовался юлианский календарь. Разница между обоими календарями составляла 13 дней (Я.Я.).
«…Сибирские просторы весьма обширны, и пройдёт много времени, прежде чем потревоженные и преследуемые человеком животные будут полностью истреблены. Валите деревья, стройте дороги, прокладывайте железнодорожные пути, возводите посёлки. Короче говоря, цивилизация и культура вступают в свои права, однако пройдёт ещё много времени, прежде чем волки и медведи не смогут найти дикие и не освоенные человеком лесные пространства, где они могли бы спрятать себя и своё потомство от наступающей серьёзной, но не всегда романтичной и идиллической культуры».
С. 226
«И простой люд, и городское сословие в Сибири всё ещё испытывают последствия недостатка воспитания. Им часто не хватает вежливости, бескорыстности и доверия в отношениях между собой. По отношению к незнакомцам русские могут быть как грубы, так и чрезвычайно вежливы и услужливы. Слишком большая власть, принадлежащая чиновникам, прививает людям лесть и фальшивую покорность. Начальство высокомерно считает себя классом избранных, и его принято величать Вашим Высокоблагородием. Низшие чины сибирской полиции – напыщенные, вороватые люди, не чурающиеся нападать на мирных людей; как и их коллеги в других странах, они склонны применять к своим жертвам насилие».
С. 243
«Сибиряки не стесняются употреблять грязные и невежливые выражения даже в присутствии женщин. На площадях и, особенно, толкучках это может переходить все границы. Когда клиент и продавец или продавщица не могут договориться о цене, обычно это приводит к взаимной ругани, и нужно быть особенно тактичным и терпеливым, чтобы не быть обруганным наиболее изощрённым русско-сибирским образом. Но если клиент, наоборот, что-то покупает и не слишком торгуется, то он может встретить необычайно вежливое и обходительное обращение».
С. 244