Начну с описания Медвежьего праздника, сделанного Валерием Николаевичем Чернецовым 17 января 1937 г.:
«Уже стемнело, когда выехали в Так-як [Тугияны]. Приехали туда сразу в йек кол [танцующий дом]. Там допевали пятую песню. В маленькой юрточке собралось более ста человек. Заняты все места, какие можно лишь представить. Над пал – галерка. На пер положены доски, и на досках расположились ребятишки. Они там то копируют танцы, то укладываются спать, то галдят, как воронята, пока на них кто-нибудь не прикрикнет, после чего они на мгновение примолкают, но с первым же появлением какой-либо удачной маски снова начинают бурно изъявлять свой восторг. Глазёнки их широко открыты, горят, лица оживлены. Они не только зрители, но и деятельные участники празднества».
Этнограф отметил одну из важнейших особенностей Медвежьего праздника – обязательное присутствие детей. Даже при той тесноте, которая присутствовала при описанной церемонии, взрослые сочли необходимым соорудить почти театральный «балкон» и расположить там ребятишек. Без них была бы утрачена одна из главных целей события – передача традиции. Дети – это будущее народа, и от того, насколько полно они воспримут культуру предков, зависит дальнейшая судьба народа: или он сохранится, или растворится в чужих словах, мыслях и вещах. Ритуал, обряд – это, если переходить на современные реалии, компьютерная программа, которая, созданная предками, обновляется каждым новым поколением, но постоянно сохраняется и исправно выполняет свою задачу – регулярно при включении передаёт нужную информацию.
Все мы знаем или помним, что атеизм был одним из краеугольных основ советской идеологии. В 1920-1930-х гг. это вылилось в грабёж храмов и уничтожение языческих святилищ, в прямое физическое уничтожение священнослужителей всех конфессий и сибирских шаманов. Позже, уже после войны, в ходе которой власти поняли духовную силу веры, таких жестоких репрессий уже не было, но вся идеологическая деятельность в обществе и, особенно, воспитательная работа в школе были направлены на отвращение детей от веры, от духовных отцов, от религиозных ритуалов. Но народная жизнь не отреклась от веры, и православные бабушки тайком крестили своих внуков в церкви, отцы-мусульмане и отцы-иудеи без особой огласки проводили со своими сыновьями обряд обрезания, а наши родители возили нас на святилища, чтобы мы могли общаться с теми же духами-защитниками, которые покровительствовали нашим дедам и прадедам.
По нашим мансийским традициям, весной, как только сойдет лёд, каждая семья должна посетить свои родовые святилища. Сакральные места нашей семьи Партановых располагаются в окрестностях д. Вежакары (Ялп ус – «Священный город») Белоярского района. И каждую весну в какое-нибудь раннее утро мы, прихватив заранее приготовленные матерью угощения, втайне от односельчан-соседей уезжали к святым местам отца…
Среди таких мест было и святилище Тоя павыл кан – «Весеннего поселения место» (тоя – «весна», павыл – «деревня», кан/канн – «место/площадь/территория»). Оно было посвящено очень важному в пантеоне обско-угорских божеств образу – Мань Калтась. Прежде на этой территории, расположенной на берегу небольшого озера, стояли дома, в которых проживали Костины, но позже они переехали в Вежакары.
На сакральной площадке располагался обычный для святилищ набор объектов – кострище для приготовления ритуальной трапезы, дерево для развешивания жертвенных отрезов ткани, а справа от него, перед обширной поляной – небольшой деревянный амбарчик. Он, в отличие от подобных построек на многих других святилищах, не имел высоких свайных опор, которые стали брэндом мансийской архитектуры, а стоял прямо на поверхности земли. Эта особенность подчёркивала главную отличительную черту богини – она помогает земным людям, то есть нам, ходящим по земле.
Ещё одним отличием Тоя павыл кан от других святилищ вокруг Вежакар, была возможность присутствовать на нём женщинам. Ведь именно для них Мань Калтась была главной духовной опорой и земной защитницей. Правда, свобода эта тоже была достаточно относительной – женщинам позволялось заходить на сакральную территорию лишь до кострища, но не далее.
Не так-то просто было найти непосвящённому наш духовный заповедник. Пешей дороги до него не было – только на лодке по весеннему половодью. И, тем не менее, когда мы году где-то в 1968-м приехали на святилище, то увидели там палатку и человека около неё. Это оказался биолог из Новосибирска, приехавший для изучения популяции соболя. Разумеется, о нашей святыне он не ведал, и встреча была совершенно случайной.
В сложившейся ситуации иного выхода, как сделать незваного гостя невольным свидетелем нашего обряда, не было. И глава семейства Калистрат Прокопьевич позволил ему присутствовать при всех действиях и даже более того – фотографировать их (какой же учёный биолог без фотоаппарата?). Позже новосибирец, фамилию которого я, к сожалению, забыл, прислал фотографии отцу, и они хранились в нашем домашнем архиве более полувека.
Сейчас впервые они представляются широкой публике. Возможно, кому-то эти любительские снимки покажутся малоинтересными и малозначащими. И техническое состояние оставляет желать лучшего – размытые, неконтрастные, грязные… И сюжеты тривиальные – сколько их за последние три десятилетия появилось в журналах, на телеэкране, в Интернете! Но в том-то и дело, что «за последние три десятилетия». Когда почил атеизм, и участие в религиозном обряде не имеет своим следствием разбор персонального дела на пионерском сборе или партийном собрании. Когда исчезли сокрытость священного обряда, запрет на общение с божествами перед телекамерами и фотоаппаратами. На этих снимках всё настоящее, подлинное, искреннее… Это аутентичный обряд и настоящая этнография, а не шоу.
Фотография 1
Семья Партановых прибыла на святилище Тоя павыл кан. На корме – Калистрат Прокопьевич; в середине – дети Геннадий, Никита, Константин, Раиса; на носу – Анна Петровна
Фотография 2
Анна Петровна подаёт мужу отрезы жертвенной ткани, Калистрат Прокопьевич привязывает к углам ткани монеты, дети (Константин, Никита, Раиса) внимательно наблюдают. На земле стоят привезённые духам угощения – сушки, конфеты, пряники, бражка
Фотография 3
Калистрат Прокопьевич развешивает на берёзе наши приклады (отрезы белой ткани). Тут же стоят два стола, на одном из них – банка для жертвенных денег
Фотография 4
Молитва Калистрата Прокопьевича. На ветке дерева (ивы) закреплена тарелка с кружкой браги. Внизу стоит перевёрнутое ведро (символизирует котел) и тарелки с угощениями
Фотография 5
В котле варится принесённый в жертву петух, в ведре готовится чай
Фотография 6
Калистрат Прокопьевич на корточках открывает стоящий на земле Мань Калтась уры (святой амбарчик Мань Калтась) и окуривает его. Через дверной проём видна ёмкость с тлеющим берёзовым грибом. Рядом стоит давнишняя посуда, которая обязательно оставляется участниками йир – кровавого жертвоприношения
Фотография 7
Дети Анны Петровны и Калистрата Прокопьевича Партанова – Геннадий, Никита, Константин – около разожжённого костра на святилище Тоя павыл кан. На заднем плане видна берёза с развешанными на ней отрезами ткани и столик. После проведения обряда йир – принесения в жертву привезённого с собой петуха – за этим столиком будет проведена ритуальная трапеза
Н.К. Партанов
(г. Ханты-Мансийск)
Литературная обработка: Я.А. Яковлев