Проект «Калейдоскоп жизни». Сибирская веротерпимость: шаманы с православным крестом и православные с шаманским бубном

Анализ любой религии показывает, что новые мировоззренческие идеи в ней самым причудливым образом переплетаются с предшествующими взглядами и убеждениями, где-то органично сливаясь и дополняя друг друга, а где-то и противореча. И русское православие не исключение: на стержень Ветхого и Нового заветов здесь нанизан огромный массив язычества – и пришлого вместе с христианством переднеазиатского, и доморощенного славянского. Процесс синтеза идей не мог не получить своего продолжения после присоединения к православной России языческой Сибири. Конечно, церковь и государственные институты всеми доступными им средствами утверждали на новых землях идейную гегемонию православия, но везде и всегда параллельно с официальной политикой существует реальная жизнь.

Русские переселенцы вынуждены были приспосабливаться и к экстремальным для них природным условиям, и к враждебной этнокультурной среде. А наиболее эффективным механизмом процесса адаптации новосёла к новой для него обстановке является заимствование опыта старожилов. Поэтому бывшие рязанцы, новгородцы и ростовчане стали на Оби не только шить себе малицы и ладить обласки, но и прибегать в трудную минуту к местным верованиям и местным религиозным лидерам. Это на пашне и в людной деревне, на рукотворном ландшафте легко быть православным и верить в единого бога. Зимней ночью в одиночку в дикой неведомой тайге поневоле станешь язычником и начнёшь искать покровительства духов. Не все готовы блюсти идейное целомудрие, когда вопрос заходит о жизни и смерти.

Разумеется, русских переселенцев, сильно озабоченных непредсказуемостью жизни в новых условиях, в первую очередь интересовали шаманы и проводимые ими целительные и ворожейные обряды.

Самого слова «шаман» русские поначалу не знали и не использовали. В ходу были привычные определения «ворожей», «ведун», «волхв». Используемое сегодня слово в русском языке появилось примерно в середине XVII в., впервые его употребил старообрядческий лидер Аввакум в своём житии.

Источником заимствования стал эвенкийский язык. Трудно объяснить, почему именно он. Возможно, по причине особого имиджа именно тунгусских служителей этого культа. По сравнению с шаманами других сибирских народов у них был наиболее богатый и эффектный обрядовый костюм. Кроме того на фоне даже своих соплеменников, очень склонных к татуировке тела, они отличались максимальной орнаментацией физиономии. Причём узоры наносились не только втиранием сажи в порезы или наколы на коже, но и совершенно необычными способами – например, продергиванием окрашенных нитей под кожей лица. Писали даже о вышивании лица бисером. Поэтому в адрес эвенков в русских письменных документах используются красноречивые определения «шитолицые» или «шитые рожи». Так что разноцветно изукрашенный лицом тунгус в красочном костюме с десятками блестящих и громыхающих при резких движениях подвесок в виде реальных и мифических животных, в рогатой короне, прыгая, громко крича на незнакомом языке и грохоча колотушкой по огромному бубну с магическими знаками, не мог не поразить и не напугать православного новопришельца, привычного к спокойным церковным службам.

А, может быть, причиной для русских взять в свой словарь именно эвенкийское слово стал высокий статус служителей культа как раз этого этноса. Известно немало случаев, когда соседние народы звали на помощь тунгусских шаманов, когда их собственные модераторы с потусторонним миром не могли справиться с поставленной задачей.

Двоеверие считается характерной чертой духовной культуры сибирских народов с XVII в. и по наши дни. Меж тем, справедливо будет говорить, что это же свойство также присуще и культуре русских старожилов Сибири. Разумеется, не в тех масштабах, но всё же… Ведь синтез культур означает  ВЗАИМОдействие и ВЗАИМОвлияние.

Любопытство и страх – вот, пожалуй, два чувства, которые двигали русское население к шаманским верованиям, шаманским обрядам и самим шаманам. Всё было именно так, как поёт в наши дни Алла Пугачёва:

«Шаман живёт в глухом краю,
Но я туда билет достану.
Шаману денег посулю,
И он ударит в бубен старый».

Ирреальную силу неведомых колдунов боялись все – и язычники, и православные. Последние, казалось бы, должны были относиться к потенциальной угрозе шамана индифферентно, ибо верно, что «человека карают только те боги, в которых он верит». Тем не менее…

Известно, что в 1608 г. в Томске возникла большая паника: стрелец Фёдор Серебреников  сообщил в съезжей избе, что повальный мор среди русского населения вызвал новокрещен Иванко, специально для этого шаманивший с бубном. Все с испугом ждали завтрашний день – не будет ли он последним? Новоиспечённого христианина, конечно же, пытали, и он сознался в содеянном: да, по наущению чулымских и кузнецких татар «напускал шайтанов» на русских.

О фактах присутствия русских на шаманских камланиях не стоит сейчас и упоминать – настолько они многочисленны. И теперь уже неизвестно, кто из них заглянул на звук бубна удовлетворить естественное человеческое любопытство, а кто пришёл специально для исцеления или из желания узнать своё будущее. Известно, например, что русские активно привлекали шаманов для поиска украденного, и эти шерлокхолмсы с бубном прекрасно справлялись с задачей гадания, называя имя вора.

Русские новопришельцы не только становились пассивными участниками камланий, но и… сами шаманили! Причём не на любительском, а на высокопрофессиональном уровне. Далее будет рассказана история составления в 1723 г. списка наиболее авторитетных шаманов якутской земли. К великому удивлению в нём среди 29 персоналий с аборигенной антропонимикой (Кучюняк, Уреыбасъ, Сыдыбыл, Иктей, Банга, Турчакъ, Тыкы, Кусенек…) можно узреть и два русских имени – Фёдор Турбин и Семён Рубачев. Эти православные ребята с берегов Лены не просто пришли поглазеть на аборигена с бубном, а сами взяли в руки бубен и заглянули за границу реального и потустороннего (или талантливо сымитировали, что заглянули). Причём в шаманской иерархии сумели подняться на самые верхние ступени, коли удостоились чести быть внесёнными в «царский реэстр».

Даже авангардный отряд церкви – сельские батюшки – впадали в ересь язычества. Как пана Козлевича у И. Ильфа и Е. Петрова «охмурили ксендзы», так и безымянного ныне священника из г. Олекминска «охмурили шаманы». Иначе, почему бы он в первый день Масленницы продефилировал по улице этого якутского городка «с пением богородича» в сопровождении двух шаманов? Причём вся троица была в своём профессионально-конфессиональном облачении, а батюшка, помимо сего, ещё и нёс на голове шаманский бубен. Если это не фейк ушедших столетий, то, безусловно, самый яркий образ религиозной толерантности в Сибири.

Одновременно – год в год – получила известность история «об отпадении от веры» другого православного батюшки, уже с земель хантов и манси. Правда, в этом случае вопрос о мотивации можно и не задавать, настолько всё понятно. В 1712 г., когда пресловутый Ф. Лещинский начал активное крещение обских угров, предавая огню и топору их языческие святилища, ханты юрт Шайтанчиковых спрятали скульптуру своего особо чтимого божества в соседней волости. Теперь уже непонятно каким образом об этом проведал местный священник Дорофей Скосырев. Судя по всему, парень он был не промах и, когда миссионерская буря утихла, предложил аборигенной пастве сделку: вы мне – шкурки выдры и двух соболей, я вам – возвращение вашего кумира на прежнее место. Батюшка даже сам поехал в авангарде аргиша, который возвращал идола из эмиграции: «Я де поехал – не попадёт ли кто встречю русские люди, а буде попадут, то де я пришлю человека, и вы де ево отвезите околною дорогою, чтобы де никто не видел».

Отец Дорофей дальновидно решил не ограничиваться разовым гонораром и, доставив священный для хантов образ в юрты Шайтанчиковы, превратил его в источник долговременного и постоянного дохода. Перво-наперво он  «побратался с шайтаном»: снял с себя рясу и надел на скульптуру, которую стал звать после этого своим «бóльшим братом». Эта акция сразу принесла вероотступнику «лисицу ценою в 8 рублёв да выдру ценою в рубль». А затем батюшка, особо не мудрствуя, обложил местных двоеверцев «двойным оброком» – отныне они должны были попу отдавать столько же шкурок, сколько жертвовали своему «идолу». Дальше – больше. Не довольствуясь только местными поборами, предприимчивый священнослужитель дважды отправлял аж до Сургута делегации для сбора пожертвований якобы для своего «бóльшего брата».

Не много – не мало, а целое десятилетие Дорофей Скосырев «брал всякое приношение с ним, шайтаном, пополам». Но в 1723 г. протопоп Покровской церкви Самаровского яма (ныне г. Ханты-Мансийск) Г. Иванов решил объехать свой заказ «вниз по Обе реке до Шорколского городка». И в юртах Шайтанчиковых прямодушные  ханты на исповеди возьми да покайся протопопу о своём идолопоклонстве и роли отца Дорофея в этом грешном деле.

Извет новокрещённых  тут же полетел в Тобольск к митрополиту Антонию, который отправил для выяснения обстоятельств этого дела монаха Феодосия Качанова. Тот в сентябре 1724 г. допросил 65 жителей юрт Шайтанщиковых, Миткиных, Кеушковых, Кондинских и Вас-Пугольских Белогорской и Сухоруковской волостей. Все они единодушно дали показания, почём был «опиум для народа» у Дорофея Скосырева. Попытки последнего оправдаться были тщетными: в 1727 г. его расстригли из сана, были кнутом, вырвали ноздри и навечно сослали на серебряные рудники Нерчинска. Всё же умели в те времена бороться с коррупцией!

Имеется в архивных документах и информация, когда православные священники обращались к шаманам для излечения себя или своих близких.

Да что там простые обыватели, если с шаманами завязывали отношения и официальные лица, причём достаточно высокого ранга?

Кто-то из них относился к местному язычеству скептически. Такие искали контакты с шаманами исключительно из любопытства и желания скрасить ярким зрелищем камлания скуку прозябания в сибирской глухомани. Так, Якутское духовное правление в 1841 г. жаловалось, что местное «гражданское начальство увеселяет себя» сеансами шаманской магии и даже платит за эти спектакли деньги, чем «пресекают и отнимают силы к искоренению сего у власти духовной». В этой ябеде чётко отразились разные цели деятельности духовных и светских властей в Сибири. Первой нужна была «всеобщая христианизация», второй – социальная и фискальная стабильность. Поэтому «гражданское начальство», ставя во главу угла своей деятельности бесперебойное поступление ясака в государственную казну, пыталось оградить инородцев от всяческих притеснений, включая и чрезмерно ретивых миссионеров. Пущай ясачное население «живёт в лесу, молится колесу», лишь бы не бунтовало и приносило пушнину в полном объёме и в срок.

Другие официальные лица в нарушение всех действующих норм Священного Синода и в попрание собственных православных скреп переходили к своеобразному двоеверию. Взывая к помощи высших сил, они перед началом важного предприятия сначала заказывали молебен в церкви, но потом были не прочь подстраховаться и сеансом шаманской магии.  Протопоп Аввакум во время своей сибирской ссылки 1653–1664 гг. отметил случай, когда енисейский воевода А.Ф. Пашков приказал шаману предсказать исход военного похода в Забайкалье. Причина повышенной озабоченности была очевидной: во главе отряда воевода поставил своего сына Еремея.  Камлание протопоп описал так: «Волхв же той мужик, близ моего зимовья, привёл барана живова в вечер и учал над ним волховать, вертя его много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и плясать, и бесов призывать и, много кричав, о землю ударился, и пена изо рта пошла. Беси давили ево, а он спрашивал их: «Удастся ли поход?» И беси сказали: «С победою великою и с богатством большим будете назад». И воеводы ради, и все люди, радуяся, говорят «Богаты приедем!». Последние слова ярко показывают горячую веру большого количества людей с православным крестом на груди в провидческие способности шаманов. Увы, голову барану отвертели напрасно: войско из 102 чел. «быто побито без остатку». Еремей, правда, вернулся.

Также известен казусный пример из Якутии, где в 1679 г. воевода А.А. Барнешлев, узнав о поданной против него местными жителями челобитной с конкретным указанием многих его беззаконий, призвал на помощь шамана Нячу и приказал «шаманить о смерти челобитчиков, а также и о том, чтобы новый воевода, который должен его сменить, был к нему добр».  Няча камлал прямо в горнице воеводы! Интересно, как на такое кощунство смотрели лики с воеводских икон?

Все вышеописанные события и ещё много им подобных, на которых нет нужды сейчас останавливаться, случились в Сибири – пространстве шаманов и шаманизма. Однако процесс экспансии религий был встречным: не только русское православие распространялось на языческом пространстве Сибири, но и сибирский шаманизм проникал на православную территорию России. Причём он достигал самых вершин вертикали российского общества, превращая в двоеверцев не только сибирского мужика или воеводу, но и самого российского монарха.

Истый христианин Иван Грозный предал жестокой смерти многих, кого заподозрил в колдовстве и прочих отклонениях от генерального курса официального вероучения. Но когда в 1584 г. кровавый тиран захворал сам и увидел в небесах комету, всё его православное мировоззрение тут же было перечёркнуто одной, чисто языческой по сути, фразой: «Вот знамение моей смерти». Дальнейшие события последовательно демонстрировали ересь и оппортунизм христианина Грозного: он не стал читать молитвы во исцеление, а приказал привезти к себе из Лапландии (Архангельская губерния) аж 60 баб-ведуний из лопарей (по-нынешнему – саамов). Север тогда представлялся страной колдунов, а женщины в этих занятиях считались сильнее мужчин. Привезли. И те начали предсказывать самодержцу каждый грядущий день. Наподобие нашего астролога Глобы в утреннем телеканале. Как-то ведуньи единогласно проголосовали, что 18 марта самодержец почит в бозе. Верный своей садистской натуре Грозный тут же отдал приказ заготовить поболе дров и именно в этот день сжечь всех колдуний на одном костре. Когда пришло «время Ч», и царская челядь начала подготовку к аутодафе, лопарки посоветовали им не спешить: «Ещё не вечер». И что же? Царь-батюшка, сев после обеда поиграть в шахматы, вдруг неожиданно отдал богу душу. Как и было запрограммировано ведуньями. Их то ли от страха, то ли радости избавления от тирана не тронули и с богом (извините – с духами) отпустили в родную Лапландию.

Ещё более крутой крен в сторону язычества и шаманизма сделал следующий российский супермонарх – Пётр Первый. Он, как и положено православному венценосцу, калёным железом изводил языческую ересь. К примеру, в воинском уставе он собственноручно начертал: «Если кто из служивых будет чернокнижник, ружья заговорщик и богохульный чародей, такового наказать шпицрутенами и заключением в оковы или сожжением».

Однако, как настоящий стратег и тактик, он не бросался в бой без предварительной разведки и рекогносцировки. Именно поэтому, как полагают историки, в 1702 г. он пожелал лично встретиться с сибирскими шаманами – идейными противниками, препятствующими его планам о поголовной христианизации сибирских народов. Наверное, зная очень любознательнцю натуру Петра Первого, нельзя исключать и этой его мотивации в организации знаменательной встречи. Берёзовский воевода получил тогда распоряжение: «…К будущей зиме 1703 г. послать в Москву трёх или четырёх человек шаманов, которые бы совершенно шаманить умели… вести их бережно и велеть им взять с собою, что к тому шаманству надобно, и их не стращать, а сказать, что им будет… жалованье».

Выполняя высочайшее повеление, воевода отвечал: «В нынешнем 1703 году января 3-го дня ясачный зборщик привёз в Берёзов двух самоедских шаманов, и они в съезжей избе были допрошены, какое за ними есть шаманство. И те шаманы в бубен били и кричали, а иного… шаманства за ними нет никакого. И я к Москве послать их не посмел, чтоб в проезде от Берёзова до Москвы тех шаманов в кормех и подводах… казне лишней истраты не было, а в других волостях шаманов не сыскано». Вполне разумный ответ регионального чиновника, однако в первопрестольной, как и всегда, не оценили усилий провинциала по экономии бюджетных средств, строго указали на факт нарушения вертикали власти и пригрозили взысканием: если впредь он не пришлёт шаманов «ради своих каких отговорок, то на нём будет доправлена пеня».

Вторая попытка встречи венценосца с религиозными лидерами коренных сибиряков должна была состояться в 1722 г. К этой поре массовая христианизация, активно проводимая Филофеем Лещинским с 1712 г., вступила в заключительную стадию. Основные святилища сибирских язычников были порушены, тысячи «идолов» сожжены, изрублены, утоплены, расплавлены… Православный монарх успокоился, и вновь возникшее желание встретиться с шаманами на этот раз было мотивировано уже иными обстоятельствами, чем  два десятилетия назад. Высочайший указ гласил: «Из сибирских городов, а имянно Якуцкаго уезда, где можно отыскать лутчих для взятья ко двору его Императорскаго Величества из Тунгускаго и из Ламутскаго народов Шитыхъ Рожъ несколько шаманов лутчих, которые пользуют от болезней и бутто шаманством своим угадывают, коликое число взять…».

Иными словами государь затребовал от сибирского губернатора князя Черкасского прислать в столицу наиболее сильных сибирских шаманов. И не для публичного их сожжения «во имя Божие» под окнами Священного Синода, а чтобы попытаться использовать их иррациональные способности и вполне конкретные практики в практических целях. В частности, есть непроверенные сведения, что царь-реформатор собирался отправить сибирских шаманов для обучения лекарскому делу в Европу и соединить тем самым рациональную медицину Запада с целительными практиками Востока. Если это так, то смелое намерение Петра Первого как минимум на два века опередило своё время.

В те времена отсутствия авиапочты, телефона, телеграфа и Интернета сроки исполнения вышестоящих директив были столь же долгими, как путь от Санкт-Петербурга до Иркутска. Поэтому только в 1723 г. во исполнение царского указа якутские власти составили список из 29 авторитетных шаманов, который также неспешно отправили по инстанции обратно.

А ситуация за это время кардинально изменилась. С 1722 г. император серьёзно болел воспалением мочеполовых путей и отложением в них камней. А к осени 1724 г. болезнь до крайности обострилась. Придворные лекари из Европы оказались бессильны, и Пётр, как и любой больной человек, в поисках исцеления стал хвататься за любую соломинку. Вспомнив о шаманских лечебных сеансах, он решил попробовать и их. Поэтому в 1724 г. на свет появился новый императорский указ, почти повторяющий документ двухлетней давности: «Чтоб из Якуцка из оных народов лутших шаманов шитых рож его Императорскаго Величества указом привесть в Иркуцк к выбору, которые из них угодны будут для взятья в Петербург».

Понимая серьёзность своей болезни, грозный самодержец на этот раз особо оговаривал срочность исполнения своего указа: «Велено де дворянина Кычкина со определёнными по Указу ему с шаманы и с шитыми рожами указанным числом с семьями выслать в самой скорости, в чём и подписаться ему, дабы он Кычкин, по Его Императорского Величества Указу, трактом своим ехал с великим поспешанием, нигде не медля ни часа под опасением жестокого штрафа…».

Проявить «великое поспешание» Кычкин с компанией шаманов не успели – в феврале 1725 г., когда 52-летний государь скончался, его указ ещё только двигался на восток. А когда он достиг сибирских чиновников, те не кинулись его исполнять: «Король умер. Да здравствует король!». Когда в России существовала преемственность власти?

Однако на этом спектакль с вызовом сибирских шаманов к царскому двору не закончилась – в 1729 г. наступил его четвёртый акт. Молодой император Пётр Второй  вдруг потребовал исполнения двух старых указов своего дедушки. Что им двигало, неизвестно. Зная склонность четырнадцатилетнего подростка к громким развлечениям, можно лишь предположить, что северная шаманская экзотика заинтересовала его только своей внешней эмоциональной привлекательностью. Как бы там ни было, а сибирские чиновники спешно кинулись искать фигурантов списка 1722 г. Но за семь лет часть внесённых в документ шаманов откочевали к своим духам в иной мир. Другие промышляли где-то в недоступной тайге. Пришлось Кычкину сызнова начинать поиски и устраивать своеобразный «смотр песни и строя»: «А подлинно ли они имеют за собой действительное шаманство? А лутче их шаманством в ведомстве того острога других не имеютца ль?». Поскольку духовные лидеры таёжников отнюдь не горели желанием отправляться в неведомые земли, начались их побеги в леса и болота. Кычкин объявил сыск успевших скрыться и посадил в острог только готовивших спешное кочевье на дальние заимки… Всё шло по русской пословице: «Улита едет – когда-то будет». В результате Второй Пётр, как и Первый, шаманского десанта из Сибири так и не дождался, поскольку в январе 1730 г. скоропостижно скончался от оспы.

Неизвестно, как повели бы себя провинциальные власти на этот раз. Возможно, что и отмолчались бы опять, как это случилось после кончины Петра Первого. Но воцарившаяся Анна Иоановна в сентябре 1730 г. подтвердила указ о присылке сибирских шаманов – уже пятый, если считать от 1702 г.!!! Однако и он не был исполнен, поскольку по непонятной причине императрица в августе 1731 г. его отменила. И делегация шаманов вместе с группой поддержки из «шитых рож», уже находившаяся в пути, повернула оглобли.

Если же вместе с ними снова вернуться из российских столиц в сибирскую действительность, то надо сказать следующее. Шаманы являлись непререкаемыми лидерами сибирских социумов. Причём нередко лидерами не только духовными, но и военными. Известно, например, что именно шаманы подготовили и возглавили восстания якутов против российской администрации в 1642 и 1682 гг., лично командуя некоторыми сражениями.  Да и в Казымском восстании хантов и ненцев против слишком нахрапистой политики большевиков в 1931–1934 гг. религиозные обряды проводили именно лидеры движения.

Однако такие факты – исключительны. Правилом же было довольно лояльное (по крайней мере, внешне) отношение шаманов к христианизации. В письменных источниках нет фактов их активного сопротивления крещению. А вот о добровольном крещении шаманов – есть. Есть даже упоминание, как шаман вошёл в церковный притч – стал трапезником.

Такая позиция большинства шаманов, не стремившихся к созданию конфликтных ситуаций с русской администрацией и церковными структурами, мотивировалась сравнительно мягкими методами христианизации сибирских народов. Да, святилища жгли, «идолов» уничтожали… Но люди при этом не гибли, кровь не лилась. К своим бывшим христианам-единоверцам – старообрядцам – официальная церковь проявляла гораздо больше ненависти, унижений и жестокости, чем к язычникам-аборигенам. Противников никоновских реформ убивали, сжигали, топили и морили голодом фанатично, масштабно и последовательно.

Долгое время единственным указом против шаманских практик был запрет на камлание в острогах и поселениях, где проживали православные: «Чтобы около города отнюдь не шаманили и русских людей на шаманство к ним никто не ходили».  И даже в указах Петра I о массовом крещении сибирских народов 1706 и 1710 гг., которые подаются как наиболее агрессивные в отношении сибирских аборигенов, никаких антишаманских мер не содержится. По большому счёту камлание некрещёного шамана перед некрещённой публикой не запрещалось вовсе. Законодательство наказывало шамана по статье «Совращение в вере православного» только в двух случаях: если он перед тем сам прошёл таинство крещения и считался христианином, или в составе присутствующих находились крещёные (неважно – русские или лишь вчера надевшие крест аборигены). При этом наказание за «отпад от православия» было чрезвычайно лояльным: у православного шамана конфисковывали его культовые атрибуты (костюм и бубен), а затем накладывали на него церковное покаяние и епитимью; последнее распространялось и на рядовых участников языческого действа.

Сожительство разных народов, языков, культур и вер не могло не сформировать в Сибири стихийной толерантности. Аборигены волей-неволей перешли к двоеверию, с одинаковой искренностью кланяясь православной иконе в храме и шкуре медведя на святилище. И низший слой духовенства всё это принимал без фанатизма, оставляя ретивость веры иерархам в Тобольске и Москве. Причины такой веротерпимости батюшек в сибирской глубинке вполне понятны. Поначалу, когда вооружённые вогулы даже святителю Филофею могли не позволить сойти с судна на свой берег, проявлять рвение в принуждении аборигенов к ортодоксальному православию было опасно для жизни. А позже добрососедские отношения стали важны с экономической точки зрения – ведь материальный уровень священнослужителя зависит от его паствы. Крещёные манси в начале XX в. рассказывали К.Д.Носилову о своём священнике: «…Совсем дела нет до… наших шайтанов… Вздумал он по первоначалу ловить нас, как мы начнём бить в барабаны, да видит, что наделять стали мало, и отступился».

Сегодня историки, занимающиеся проблемой религиозной жизни в Сибири, делают такой вывод: «Непосредственных репрессий, насилия, преследования и уничтожения шаманов не происходило на протяжении всего исследуемого периода как из-за установки центральных и местных светских властей, так и из-за неоднозначной позиции самого духовенства. В свою очередь, шаманы особо не сопротивлялись крещению и, считаясь православными, продолжали свою шаманскую практику, на протяжении почти двух веков мирно сосуществуя… с православным духовенством, до тех пор, пока за искоренение «суеверий» не взялась советская власть».