Проект «Калейдоскоп жизни». «Думать и писать…»

Евдокия Ивановна Ромбандеева прожила долгую жизнь, и вся эта жизнь была отдана науке. В нашем последнем телефонном разговоре она сказала: «Я ничего не умею, кроме как думать и писать»…

Как происходит становление учёного? Наверное, по-разному. Но предрасположенность к научному поиску, мне кажется, закладывается с самого начала жизни. По крайней мере, у Е.И. Ромбандеевой это было именно так.

Её мама была весьма заметной среди манси фигурой. Это видно даже по фотографии, которая ныне хранится в Берёзовском краеведческом музее: среди трёх женских образов, бесспорно, выделяется центральный, передающий довольно крупную женщину с высоким (можно сказать сократовским) лбом.

Это и есть мама Евдокии Ивановны – человек незаурядного ума, великолепная рассказчица, знаток сказок, пословиц и  обычаев своего народа. Её рассказы стали первой подлинно научной информацией, которую дочь пыталась записывать ещё в детском возрасте.  На вопрос «Что ты пишешь?» следовал уклончивый от скромности ответ: «Письмо подружке».

 

Однако драгоценностью дикий камень становится только после огранки. Такой огранкой для самородка Ромбандеевой стал Ленинградский государственный университет, в который она поступила. Нынешней молодёжи с современными возможностями коммуникации трудно себе представить, как было непросто девочке из глухой деревни Берёзовского района в скромной одежде с фанерным чемоданчиком в руках отправиться в северную столицу огромной страны. Из тайги в культурный центр СССР!  И не только поехать, а закрепиться там, стать студенткой престижного отечественного вуза, благополучно закончить его и в 1957 г. получить приглашение на работу в Ленинградское отделение Института языкознания АН СССР. Для этого нужны были качества настоящего бойца – бесстрашие, воля, уверенность в своих силах.

И ещё – высокие адаптивные возможности, умение наблюдать и быстро осваивать новое. Мне она рассказывала такую историю. Несколько юных лингвистов были командированы в Венгрию. Там как-то троих девушек пригласили на обед. На столе, как и положено, в обилии лежали столовые приборы. Рядовые советские люди (конечно же, и студенты в том числе) знанием застольного этикета не блистали. Но и в грязь лицом падать было стыдно. «Я наблюдала за другими и старалась пользоваться застольными предметами таким же образом, как они», – рассказывала позже Евдокия Ивановна. В опубликованной по результатам званого обеда статье венгры отметили, что из трёх девушек только Дуся Ромбандеева умеет пользоваться столовыми приборами.

В 1968 г. через 11 лет работы Ромбандеева перевелась из Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР в головной институт и переехала в Москву. Здесь она трудилась до 1990 г. Я была в этот период у неё – и на работе, и дома. В институте она показала мне большое помещение с тремя рядами рабочих столов. Здесь сотрудники встречались только раз в неделю, всё остальное время они работали дома или в библиотеке. Стол Евдокии Ивановны стоял справа от двери, в уголочке. Его ящики были пустыми: хозяйка не оставляла на работе никаких записей.

Двухкомнатная московская квартира досталась Ромбандеевой непросто, поэтому жёсткая экономия хозяйки ощущалась во всём – в обстановке, в одежде, даже в еде. В большой комнате стояла её кровать, в маленькой, которая использовалась как рабочий кабинет, располагались рабочий стол со старой миниатюрной печатной машинкой, стул, книжный шкаф и проигрыватель, на котором она иногда слушала классическую музыку. Тут же ютилась и раскладушка для гостей. Вот, пожалуй, и всё. От подарков и сувениров она быстро избавлялась, передаривая их другим. Ничего лишнего, что могло бы отвлечь от работы.

Спартанская обстановка была обусловлена не только материальными проблемами хозяйки, но и её достаточно скромными запросами к бытовой стороне жизни. Да и откуда возьмётся тяга к роскоши у человека, выросшего в глубиннотаёжной мансийской деревне?

Оттуда же – из родительского дома – была взята и привычка к чёткому порядку на кухне. Я думаю, она не любила, чтобы кто-то переставлял вещи на её кухне. Заведённый раз и навсегда порядок поддерживался ещё и нежеланием хозяйки тратить время на лишнюю уборку. Она признавалась мне, что старается избегать дел, которые отвлекают её от занятия наукой.

А в 1990 г. Евдокия Ивановна вернулась на родину. Обосновалась в окружной столице – г. Ханты-Мансийске. Он тогда ещё не имел нынешнего лоска, нередко его шутливо называли «большой деревней». Ей дали двухкомнатную квартиру на ул. Мира. Просторная прихожая с зеркалом, большая кухня… Появился даже телевизор, которого прежде не было. Но на нём роскошь и заканчивалась. Во всём остальном доминировали всё те же присущие хозяйке аскетизм и минимализм, сочетавшиеся с порядком и чистотой. Не было даже комнатных цветов. Исключение составлял единственный горшок с геранью на окне. Этой чести растение удостоилось за свою невероятную живучесть. Евдокия Ивановна говорила, что в период частых отлучек этот цветок без полива увядал, но после обильного орошения по возвращению хозяйки всякий раз оживал. Надо сказать, что Евдокия Ивановна вообще не любила букеты из живых цветов и старалась не приносить их домой. Говорила: «Жалко, когда цветы увядают».

В эту квартиру часто приходили гости – ученицы педучилища, коллеги по работе, учёные из разных городов страны и зарубежья… Хозяйка никого не подпускала к приготовлению пищи, сервировке стола и мытью посуды, всё делала сама. Как и заведено у манси, самым частым блюдом была варёная рыба. Не помню, чтобы мы с ней покупали рыбу в магазине, этим югорским продуктом Ромбандееву снабжали друзья и знакомые. Если же запасы заканчивались, мы могли купить горбушу. Бывало, что продуктов дома не было вовсе. Тогда Евдокия Ивановна нарезала чёрный хлеб, и мы ели его, обмакивая в растительное масло в маленьких блюдцах. Она говорила, что это тоже еда. Пили мы всегда только чай, других напитков я не помню.

В интерьере квартиры была одна деталь, которой наверняка не было более ни у кого в Ханты-Мансийке – небольшая картонная коробочка на подоконнике. К ней скрепками Евдокия Ивановна присоединяла небольшие кусочки бумаги с мансийскими текстами – услышанным или прочитанным словом, словосочетанием, фразой. Эта невзрачная коробочка была отправной точкой для размышлений и появления затем научной публикации, словаря, выступления…

Позже Евдокия Ивановна обменяла ту первую квартиру на другую. В ней я уже не была.

Для меня Евдокия Ивановна была человеком, который шёл рядом со мной по жизни. Познакомились мы с ней, если память не изменяет, в 1987 г. Я тогда работала методистом Берёзовского районного Дома культуры: писала сценарии праздничных мероприятий и вела их. Очень любила историю, поэтому на общественных началах проводила экскурсии по Берёзову, тесно сотрудничала с краеведческим музеем. В музее и познакомилась с Ромбандеевой. Директорствовала тогда Наталья Елизаровна Филиппович. Это ей принадлежит заслуга спасения научного и художественного наследия П.Е. Шешкина, незадолго до того трагически погибшего во время грозы, и перевозка этого сокровища мансийской культуры из Ломбовожа в Берёзово. Архив включал десяток тетрадей, блокноты с записями, рисунки на отдельных листах, два альбома мансийских орнаментов… Несколько лет всё это богатство лежало не тронутым, поскольку для его разборки нужен был специалист, владеющий мансийским языком. В 1987 г. Н.Е. Филиппович и обратилась с такой просьбой к Е.И. Ромбандеевой. Та приехала в Берёзово и вместе с проживавшей тогда ещё в посёлке Светланой Алексеевной Поповой систематизировала архив.

Через год, в 1988 г. Н.Е. Филиппович после болезни перешла на ставку смотрителя, а я приняла предложение стать директором Берёзовского музея.

Евдокия Ивановна часто посещала наш музей: знакомилась с новыми экспонатами, слушала экскурсии, разговаривала об архиве П.Е. Шешкина… И настойчиво рекомендовала мне заняться изучением и публикацией мансийских орнаментов из этого собрания: систематизировать их по принципу «От простого к сложному», написать вступительную статью… «Попробую», – решила я.

Начала с изучения литературы. Параллельно мой супруг Александр Александрович Шабалин фотографировал орнаменты; эти снимки я пыталась разбирать по группам, следуя рекомендованному Ромбандеевой принципу последовательного усложнения. С мужем мы ездили в мансийские сёла Берёзовского района и фотографировали орнаментированные предметы. Прямо скажу, в районе к тому времени таких вещей сохранилось мало. Как и мастериц, владеющих этим искусством. Сказалась экспедиционная деятельность этнографов и художников из Томска, Новосибирска, Москвы, Эстонии, Венгрии, которые вывезли много предметов с традиционной орнаментацией.

К концу 1989 г. черновая работа по комплектованию альбома традиционных орнаментов манси была завершена. Однако из-за сильной занятости Евдокия Ивановна смогла пригласить меня в Москву для обсуждения рукописи лишь через год, зимой.

Первое, что я сказала ей при этой встрече: «У меня большое горе – погиб муж». Евдокия Ивановна ответила: «Завтра сходим в церковь, которая находится недалеко от моего дома, и поставим свечки». С этого и началась наша работа над альбомом.

Евдокия Ивановна очень внимательно отнеслась к рукописи: отредактировала мансийские тексты, дополнила вступительную статью, добавила ещё несколько орнаментов из своего архива. Она же оформила титульный лист, на котором авторов обозначила двумя фамилиями: «П.Е. Шешкин, И.Д. Шабалина». Я приняла это как знак личной ответственности за написанное. После этого Евдокия Ивановна сказала: «Вот Вам адрес издательства «Просвещение» в Ленинграде. Поезжайте туда и покажите свою работу». Что я и сделала.

В издательстве мне выделили редактора, которая просмотрела мой труд, показала его художнику. Итог встречи был таким: «Будем издавать ваш альбом. Но к рукописи нужно добавить отзыв искусствоведа и выписку из решения Учёного совета научного учреждения в Ханты-Мансийске». Когда я вернулась в Москву, Евдокия Ивановна сказала мне: «Вы в рубашке родились. С первого раза получить решение о печати!» Она знала, как непросто рукопись становится книгой.

Я выполнила все рекомендации издательства: взяла рецензию искусствоведа в Ханты-Мансийском окружном музее, получила положительную рекомендацию Учёного совета НИИ социально-экономического и национально-культурного возрождения обско-угорских народов (так тогда назывался ныне действующий Обско-угорский институт прикладных исследований и разработок). Евдокия Ивановна являлась членом Учёного совета и, конечно же, поддержала положительное решение.

И в 1992 г. альбом «Мансийские орнаменты» был опубликован!

А потом было второе издание. Правда, я к той поре уже покинула округ. В 1995 г. я неожиданно заболела, и моя мама увезла меня и мою дочь Елену в Ростовский район Ярославской области. Там я трудоустроилась старшим научным сотрудником музея-заповедника «Ростовский кремль», но долгое время личные и творческие связи с ХМАО сохранялись. Несколько раз я приезжала в Берёзово для выступлений на «Меншиковских чтениях», на юбилейные мероприятия Берёзовского музея… И, конечно же, продолжалось моё сотрудничество с Е.И. Ромбандеевой. Она к той поре стала уже доктором наук (1998 г.), но звёздная болезнь обошла её стороной. Мы общались на прежней волне: переписывались, встречались во время моих приездов в Ханты-Мансийск…

И, конечно же, работали. Главным результатом нашего сотрудничества стало 2-е издание альбома «Мансийские орнаменты», вышедшее в 2001 г.

Оно было значительно исправлено и дополнено материалами эстонского этнографа Х.К. Кама и Л.М. Пакиной.  Е.М. Ромбандеева расширила и предисловие.

Неисповедимы переплетения человеческих судеб! Уже после публикации альбома Евдокия Ивановна как-то спросила меня, была ли я знакома с Петром Ефимовичем? «Да», – ответила я. В 1973 г. мы с ним работали заведующими клубами: я – в д. Дёминской, он – в д. Ломбовоже. И встретились в Тюмени на семинаре культпросветработников, который длился дня три. Жили мы в гостинице. Мне было тогда 18 лет. Я помню, как, чуть склонив голову набок, с интересом смотрел на меня Пётр Ефимович широко раскрытыми голубыми глазами без характерного потом прищура. И неведомо нам обоим тогда было, что через полтора десятка лет я буду рассказывать о нём посетителям Берёзовского музея, работать над его научным и культурным наследием, публиковать собранные им орнаменты своего народа. При жизни он ничего не успел издать.

Практически Е.И. Ромбандеева возглавила изучение архива П.Е. Шешкина. Альбом орнаментов, речь о котором шла выше, был только частью этой работы. Параллельно систематизировались и переводились записанные им пословицы и поговорки. Этим занималась С.А. Попова. Она же опубликовала биографию Петра Ефимовича.

Не остался в стороне и словарь Шешкина. Его составление было чрезвычайно сложным. В тетрадях, блокнотах, на отдельных листочках произвольно и бессистемно были записаны мансийские слова – где-то с переводом на русский, где-то без перевода… При этом необходимо учитывать, что Пётр Ефимович говорил с акцентом и записывал на слух, поэтому при написании особенности акцента сохранялись. В такой ситуации ошибки были неизбежны, не везде мы расшифровали мансийские слова правильно. Механизм работы подсказала Евдокия Ивановна. По её указанию мы расчертили ватман на клеточки, в каждую клеточку вписывалась буква по порядку мансийского алфавита. Полоски бумаги с написанными на них словами и переводом мы раскладывали по этим клеткам. Затем полоски с первой буквы снова раскладывали согласно алфавита по первой букве слова. Следом так же – по второй букве алфавита. И т. д. Слов набралось около 2000.  Напечатанный мною вариант словаря П.Е. Шешкина был отправлен Е.И. Ромбандеевой в Ханты-Мансийск. Она же передала рукопись в печать. Один экземпляр рукописи словаря был оставлен в Берёзовском музее. Я к тому времени уже переехала в г. Ростов Великий. К сожалению, я не получила изданный вариант, нет его и в Берёзовском музее. Весь небольшой тираж разошёлся по научным учреждениям. А работу над словарем следовало бы продолжить.

Судьба фольклорных текстов из архива П.Е. Шешкина оказалась не столь благоприятной. В то время готовился к печати большой том мансийского фольклора, и Евдокия Ивановна хотела включить в него тексты из шешкинского архива. По её настоянию мы вместе с журналистом мансийской редакции окружного радио «Югория» Никитой Калистратовичем Партановым перевели несколько тетрадей. Но результат Ромбандееву не устроил. Во-первых, Пётр Ефимович записал не полные редакции сказок, а лишь фрагменты. Во-вторых, она не согласилась с некоторыми моментами перевода. Так что последующим исследователям ещё есть над чем поработать.

Не до конца введено в научный и культурный оборот и художественное наследие П.Е. Шешкина. Тюменский искусствовед А.А. Валов, лично знакомый и сотрудничавший с Петром Ефимовичем, готовил к публикации рисунки и скульптуры мансийского самородка из разных музеев, написал вступительную статью к изданию. Но, насколько я знаю, такого альбома нет до сих пор.

Живое творческое участие Е.И. Ромбандеевой в научной и культурной жизни Югры, конечно же, не ограничивалось деятельностью по изучению наследия П.Е. Шешкина. Трудно назвать сектор гуманитарных знаний в округе в последние три десятилетия, где бы она не оставила свой след. Например, музейное строительство. Всем известно, что в создании музея «Най отыр ма» (Мансийская деревня) самое деятельное участие принимала  А.М. Хромова – прекрасная мастерица, знаток языка и культуры манси. Но мало кто знает, что главный её консультантом по вопросам музейного строительства была именно Е.И. Ромбандеева.

Сегодня Евдокии Ивановны с нами уже нет. Ещё вчера мы разговаривали с ней, а сегодня уже пишем воспоминания…

А какой она была?

Очень сосредоточенной и собранной. Вспоминается её выступление в августе 1990 г. на Международном конгрессе финно-угорских народов в Венгрии, где мне тоже довелось присутствовать. Накануне она очень волновалась, даже нервничала. Но на большой трибуне международного форума эта маленькая хрупкая женщина являла образец спокойствия, даже академического безразличия – уверенная поза, ясный взгляд, твёрдый голос.

Коммуникабельной.  Она много и охотно сотрудничала с коллегами-угроведами СССР/России и зарубежья, прежде всего, конечно, из Венгрии, Финляндии, Эстонии. Про венгров она говорила: «Это очень красивый народ. Посмотрите, как сидят за столом ученые, – настоящие львы». Вернувшись из Финляндии, завистливо сетовала, что там всё сделано для благополучной жизни человека. После общения с эстонцами сообщала мне: «Приезжали учёные из Эстонии, и я отдала им экземпляр «Мансийских орнаментов» – тот, который подписали мне Вы, с авторской надписью. Теперь у меня нет этой книги. А Вы знайте, ваш альбом есть и в Эстонии».

Легко ранимой. Могла обидеться на хмурый взгляд в свою сторону, нечаянное слово, неправильно истолкованный обычай или обряд своего народа… В таких случаях прерывала отношения раз и навсегда.

Нетерпимой к глупости, лени и лжи в научной деятельности. В таких случаях оппоненту доставалось по полной, при этом на ранги и звания Евдокия Ивановна не смотрела.

Воспитанной в традициях своей этнической культуры. Например, она очень неуверенно чувствовала себя в общении с мужчинами. Признавалась, что ей трудно с ними разговаривать: « У манси не принято, чтобы женщина говорила с мужчинами».

Евдокия Ивановна многому научила меня, Можно сказать, что она стала моей крёстной матерью в науке. И альбом «Мансийские орнаменты», и моё историческое исследование «Берёзов», по которому сегодня изучают историю своей малой родины берёзовские школьники, появились на свет только благодаря помощи и поддержке Е.И. Ромбандеевой. Её голос и сегодня звучит во мне. Я благодарю судьбу, что эта яркая звезда северного народа манси осветила и мой жизненный путь тоже.

И.Д. Шабалина

Литературная обработка, поиск и подборка иллюстраций: Я.А. Яковлев