«Калейдоскоп жизни». О сибирском торговце замолвите слово

Нынешним сибирякам трудно себе представить, что всего лишь век назад национальный и социальный расклад на зауральской части России был совсем иным. Да и не считали себя коренные сибиряки одним народом с теми, кто обретался к западу от Урала, чётко различая два этнических массива – «мы / сибиряки» и «они / расейские». Учёные в то время даже вели дискуссию, является ли население Сибири частью русского народа или это уже особый этнос со своей культурой и своим языком. Позже три миграционных цунами – столыпинские земледельцы, сталинские спецпереселенцы и нынешние добытчики углеводородного сырья – сметут с лица Сибири сформировавшуюся в течение трёх веков сбалансированную этнодемографическую конструкцию. А в XIX – начале XX вв. эта конструкция ещё твёрдо стояла на ногах. Были, конечно, противоречия и тогда, но в целом никто никому не мешал. Обширная территория была поделена между пришельцами и аборигенами в соответствии с «кормящими ландшафтами» (как сейчас выражаются), которые соответствовали типу хозяйства этих групп: земледельческо-скотоводческому – у первых и охотничье-рыболовческо-собирательско-оленеводческому – у вторых. Новоявленным сибирякам не нужны были ягельники, где паслись олени эвенков или хантов, а аборигены не претендовали на заливные луга, где заготавливалось сено для коров и лошадей русских. Административное деление царской России тоже было организовано так, чтобы максимально смягчить  сосуществование двух этнокультур: были русские волости и деревни, были инородческие волости и деревни. И каждый сверчок знал свой шесток.

Ещё одной особенностью тогдашней сибирской жизни был достаточно устоявшийся состав жителей. Коренное население было привязано к своим промысловым угодьям, принадлежавшим им на основании традиционного наследственного права. А пришельцы, обосновавшись на новом месте, бросали тяжеленный якорь в виде нового дома, хозяйства и распаханной пашни. Демографический показатель, который нынешние социологи называют «мобильность населения», формировали лишь женщины, которые вынуждены были выходить замуж «во чужу деревню».

Эта стабильность вела к тому, что на каждой территории сформировались определённые роды / фамилии. Они были основаны ещё на первых этапах заселения Сибири, умножались численно, расселялись территориально, многократно перекрещивались («роднились», как тогда говорили), но в силу традиционной русской патрилинейности сыны и внуки продолжали передавать через десятилетия и века фамилии своих отцов и дедов. Поэтому в документах с территории Югры и XVIII в., и XIX в., и даже начала XX в. встречаются одни и те же фамилии: Вергуновы, Добровольские, Кондаковы, Кушниковы, Нижегородцевы, Новицкие, Окуневы, Плехановы, Протопоповы, Силины, Сургутсковы, Тетюцкие, Туполевы, Щепёткины…

Есть в этом списке и фамилия Бешкильцевых. Подробную генеалогию этого старожильческого рода можно найти в публикациях историка из Ханты-Мансийска В.К. Белобородова, в частности в его книге «Тропинки к дому». Писала о них и В.В. Фарносова из Берёзова. Чтобы не повторяться, укажем здесь только тезисно летопись рода Бешкильцевых, которая, с одной стороны, была обусловлена историей Югры, а с другой – сама стала частью этой истории.

Основатель югорской линии Бешкильцевых, имеющий церковный чин, перебрался в с. Сартынью из с. Бешкильцева на р. Исети, что течёт на западной стороне Урала. Случилось это в первой половине XVIII в., когда в Сартынье открылся храм. С тех пор церковнослужение стало потомственной «профессией» Бешкильцевых, многочисленные выходцы из этого рода окормляли многие приходы Берёзовского края вплоть до антицерковного террора коммунистов. Жизнь на Северной Сосьве в окружении маньсийского населения, постоянное с ним общение вплоть до смешанных браков привели к тому, что Бешкильцевы даже начали утрачивать свою этническую и языковую идентичность. Посетивший Сартынью в 1858 г. финский исследователь А. Алквист записал о них: «…Эта семья – почти как вогульская. Вогулизмы в их русском произношении были налицо, и только те из семьи, кто посещал школу, были в состоянии немного корректнее обращаться с русской речью». Основным информатором в изучении мансийского языка для учёного стал… русский подросток Ваня Бешкильцев.

Но не только священниками, дьячками, пономарями да псаломщиками вошли в югорскую историю Бешкильцевы.  Были среди них удачливые торговцы, рыбопромышленники и даже оленеводы.

Благополучный рост генеалогического древа Бешкильцевых прервался с установлением советской власти. Коммунистические топоры начали вырубать такие деревья с особым остервенением. Дело в том, что за три века неустанных трудов сибирские старожилы к 1920 г. добились достаточно высокого и материального, и социального уровня. Им было что терять от объявленной большевиками экспроприации, потому они новую власть не приняли. Советизацию Севера проводили почти исключительно посланцы с «Большой Земли», поддерживали же эту линию недавно приехавшие и ещё не успевшие как следует обжиться переселенцы. «Новосёлы» – так их называли, – конечно же, преследовали свою корыстную цель – перераспределить промысловые угодья и отнять имущество у старожилов. Поэтому первыми шагами новой власти стали декреты об изъятии участков для рыболовного и охотничьего промысла у аборигенов и имущества у русских. Иного пути у новой власти просто не было. Чтобы утвердиться, она должна была что-то дать населению. А давать было нечего. Поэтому надо было это «что-то» сначала отобрать у тех, у кого оно было. Неудивительно, что практически все старожильческие фамилии Сибири попали в жернова репрессий.

Бешкильцевы не стали исключением. Поначалу они пытались наладить сотрудничество, но, как написал В.К. Белобородов, «своими действиями советская власть отталкивала Бешкильцевых от себя». В итоге часть мужчин воевала на стороне А.В. Колчака, другие приняли активное участие в народном антибольшевистском восстании 1921 г. В итоге же совласть сполна рассчиталась со своими врагами – конфискации имущества и ссылки в 1920-х и неизбежные расстрелы в 1937-м стали многочисленными и трагическими фактами родословной этой фамилии. Выжившую в довоенных репрессиях молодёжь добивали на фронте.

Обрубленное и обожжённое со всех сторон генеалогическое дерево Бешкильцевых должно было засохнуть, как засохли многие подобные деревья других сибирских старожилов. Но этого не случилось. Эта фамилия всё же продолжилась и в послевоенных десятилетиях.

Предоставим слово Варваре Тарасовне Бешкильцевой (в девичестве Костиной) – 1932 года рождения, уроженке известной мансийской фамилии Костиных, ветерану педагогического труда, в настоящее время жительнице п. Полноват Белоярского р-на ХМАО – Югры: «Когда я училась на третьем курсе Ханты-Мансийского педучилища, мой брат Леонид Костин работал директором школы в п. Сосьве Берёзовского р-на. И у моего будущего мужа Ивана его брат Александр Бешкильцев жил там же, его дом стоял через дорогу от дома моего брата. Там, в Сосьве в 1963 г., когда мы оба гостили у своих братьев, мы с Иваном и познакомились. А через год я окончила училище и получила распределение в Сосьву. Так что наше случайное знакомство продолжилось, а потом завершилось свадьбой.

О роде Бешкильцевых я больше знаю от Александра, он был 1927 года рождения, старше моего супруга. Знаю, что родились они в п. Сосьве, но до того семья проживала в церковном селе Сартынье. Там они принимали рыбу (сосьвинскую селедку и сырка) у местного населения и отправляли в Берёзово. Ещё они разводили оленей. Бешкильцевы заботились о местном населении. Например, они основали в Сартынье дом для сирот, где, в основном, жили дети манси. Их собирали по Сосьве от Няксимволя до Игрима.

Когда настала советская власть, начались гонения на них. Мой свёкор Нестор Карпович Бешкильцев 1903 года рождения с семьёй, братьями (Семёном Карповичем, Василием Карповичем) и сёстрами (Анной Карповной, Дарьей Карповной) переехали в п. Сосьву. Раньше это была маленькая деревушка, но новые власти решили организовать тут культбазу. И Бешкильцевы пристроились здесь: кто на стройку, кто на лов рыбы.

У Нестора Карповича было четверо сыновей – Александр, Константин, Алексей и Иван (мой муж).

В нашей браке родилось двое детей – Виктория и Иван.

В Сосьвинской школе не было часов по моей специальности, и я вынуждена была вести сначала физкультуру, потом русский язык. Поэтому я с дочкой уехала в Ванзетур. Потом к нам приехал муж. Там мне дали первый класс, а на следующий год – нулевой. Учились  у меня дети, которые не одного слова по-русски не знали: Гена Сумин, Зоя Монина и другие. Там у меня сын родился. А когда ему год исполнился, то муж поехал в п. Игрим и по дороге погиб в автомобильной катастрофе.

В Ванзетуре очень хороший педагогический коллектив был – весёлый, молодой, задорный. Очень интересно было работать. И родни в этой деревне у меня было много. Я там  два года работала, а когда мужа не стало, то снова в Сосьву вернулась.

Родственники мужа очень хорошо относились ко мне».

Несмотря на 70-летнюю пропаганду и активное шельмование противников советской власти, Бешкильцевых, как и других репрессированных старожилов, местное население вспоминает без злобы, а нередко и с доброй памятью. Иногда эта фамилия всплывает в разговоре просто как явление местной жизни, которое со временем неминуемо становится фактом местной истории.  Так, например, в 2012 г. в разговоре на совершенно иную тему (о банях по-чёрному) Мария Николаевна Монина (1947 года рождения, жительница п. Игрим Берёзовского р-на) попутно вставила и небольшой сюжет о Бешкильцевых: «Бани были в землянках: стены и потолок бревенчатые, а внизу просто положенные на землю доски. Печка была сложена из камней в виде дуги. Внизу печки дуга железная была, чтобы камни держались. А железо было от купца Бешкильцева, он жил в наших краях, в посёлке Сосьве… Он привозил товары, пока большая вода была. Баржи таскали бурлаки (по-мансийски хап пещовыл хоситет хартнэ хумыт). Несколько человек тянут баржу, идя по берегу, один рулит на корме. Он привозил соль, муку, сахар, железо, топоры, лопаты…».

Некоторые подробности о деятельности Бешкильцевых можно почерпнуть и из полевых дневников этнографа В.Н. Чернецова. В 1931 г. он записал на Северной Сосьве: «Выяснил подробности относительно Аманова. Он был 8 лет пастухом у Бешкильцева… В прежнее время, когда на Сосьве рыбу не принимали, и она не ценилась ни во что, он возил рыбу на продажу в Ивдель (около 1000 вёрст), получал половину платы, полученной за продажу рыбы».

Далее: «В Менквь-я–пауле… сфотографировал нашу группу, а затем –Алхати, играющего на санквалтапе . Д. Адип, вогул, в своё время работал машинистом на катере у Бешкильцева».

Сколько в своё время было вылито грязи на русских старожилов, занимавшихся торговыми операциями на Севере! Кое-где льётся она и поныне, отражая историческую действительность в кривом зеркале, подогревая националистические настроения и обрызгивая наших современников со старинными сибирскими фамилиями. И алчными-де они были, и обманщиками, и растлителями остяков да вогулов… Никто с этим не спорит. Из песен, как говорится, слов не выкинешь.  Да, они не были альтруистами. Бизнес, как и политика, значительно корректирует общечеловеческие моральные принципы в сторону минуса. Для торгашей только прибыль была, есть и будет главным стимулом их деятельности. Разве при СССР, когда купцов царской поры называли исключительно держимордами и эксплуататорами, не прибыль являлась главным ориентиром для торговли? Разве не в советское время охотнику, который за зимний сезон добывал в пресловутые «закрома родины» сотни шкурок ценных пород, под кумачовым знаменем и под аплодисменты зала вручали в лучшем случае «отрез на костюм» или «патефон», а то и просто кусочек цветного картона с барельефом Ленина под названием «Почётная грамота»? Это эквивалент той валюте, которую страна получала за добытую этим человеком пушнину?

Вести торговлю в такой глухомани, какой была Югра, было делом очень трудоёмким, затратным и даже опасным. Да, барыши были неплохие. Но ведь и труд адский. Завезти железо на Сосьву — это просто? А перевести рыбу на оленях с Сосьвы на Ивдель, да так это сделать, чтобы этот нежный скоропортящийся продукт на тысячевёрстном пути не потерял товарный вид и отправился дальше на ярмарки Европейской России? А если бы не было таких торговцев, как Бешкильцевы? Ну, и сидели бы остяки и вогулы по своим урманам со шкурками и рыбой, но без пороха, без свинца, без муки, без мануфактуры… И не просто бы сидели, а вымирали. Ведь пока частный капитал не проник в тайгу и тундру, аборигены исчезали от голодомора целыми деревнями. Государство не могло обеспечить Север продуктами и товарами. А частник смог!

Все эти торговцы, которых советская власть сначала ограбила, следом расстреляла, а потом на десятилетия оклеветала, были важной составляющей в хозяйстве Севера, соединяя спрос и предложение, распространяя товары фабрично-заводского производства в такие дебри, куда ни чиновник, ни священник даже и не пытались проникнуть. А торговец добирался, обеспечивая глубинное население товарами первой необходимости.

Так за что их расстреляли, сослали, разогнали из родового гнезда? Может быть, наоборот, надо помянуть их добрым словом?

А первым шагом органов государственной власти Ханты-Мансийского автономного округа – Югры в этом направлении мог бы стать приказ о придании статуса объектов культурного наследия двум надмогильным памятникам в Сартынье, которая из процветавшего когда-то села превратилась в умирающую деревню. Два величавых мраморных обелиска, выполненных в стиле кладбищенского искусства (да-да, есть такой термин) XIX – начала XX вв., маркируют сегодня места последнего упокоения Акима Михайловича Бешкильцева (1852–1911) и  Анастасии Изосимовны Бешкильцевой (ум. в 1916 г.). Памятники хоть и сильно вросли в землю, но пока ещё целы. Не надо сомневаться, что после окончательного запустения деревни, их ждёт печальная участь. Если подобный памятник на могиле Е.А. Рязанцева в с. Селиярове Ханты-Мансийского р-на вандалы разбили в действующем населённом пункте, то на безнадзорном кладбище это случится неминуемо. Особенно при ежегодных всё более многочисленных набегах на округ орд кладоискателей с металлодетекторами, которые, не встречая сопротивления, оставляют после себя лишь развороченные объекты археологии, раскуроченные священные лабазы хантов и манси и раскопанные могилы на заброшенных кладбищах.

Кстати говоря, поставить эти памятники  на государственную охрану было бы важно не только для восстановления исторической справедливости в адрес конкретных представителей рода Бешкильцевых, но и в отношении многих югорчан, кто советской властью был лишён не только жизни, но и памяти в последующих поколениях. Объявленный с 2005 г. российский государственный праздник День народного единства (4 ноября) декларирует равные права на увековечивание всех россиян, погибших в годы Гражданской войны и последующих политических репрессий. Но почему при этом в округе на государственном учёте стоит полтора десятка мемориальных памятников борцам за советскую власть и только одно кладбище в Берёзове, где покоятся представители уничтоженного большевиками класса «купцов-эксплуататоров»? Только одно из 6414 объектов, поставленных на учёт.

Единство в отношении прошлого может стать прологом к единству в настоящем и будущем.

Я.А. Яковлев
Н.К. Партанов